Илья Липес
Переводчик Илья Липес родился в 1952 г. в Украине. Окончил Нежинский педагогический институт («английский язык и литература»). Жил в Чернигове, Славутиче, Москве, Иерусалиме. Работал учителем английского языка. В 1988-1989 гг. был руководителем литературного клуба Чернобыльской атомной станции. Участвовал в семинарах поэтов-переводчиков при Союзе Писателей СССР под руководством А. Ревича и Е. Витковского. С 1997 г. живёт в Торонто (Канада). Работает переводчиком и нотариусом. Неоднократно публиковался в поэтических сборниках и журналах России, Канады, Израиля м США. Занимается литературным переводом поэзии с английского и украинского языков, а также с иврита. Пишет стихи на русском и украинском языках и рассказы на русском языке. Автор книги «Лирика. Переводы и стихи», вышедшей в 2008 г. в Канаде. Редактор отдела «Поэтические переводы» журнала «Эмигрантская лира».
Перси Биши Шелли
Перси Биш Шели (англ. Percy Bysshe Shelley; 4 августа 1792, графство Суссекс – 8 июля 1822, утонул в Средиземном море между Специей и Ливорно) – английский писатель, поэт и эссеист. Один из классиков британского романтизма.
ЮЛИАН И МАДАЛО. РАЗГОВОР[1]
(Отрывок из поэмы)
Однажды я и Мадало верхом
Н побережье скудном и глухом
Скакали, как обычно, вдоль лагун
И сгорбленных, чертополошных дюн.
Адрийские, зыбучие пески.
Пустынно взморье… Даже рыбаки
Ушли, оставив снасти. Молчалив,
Безлюден берег, отрешён залив,
Лишь лодка полусгнившая вдали.
Песчаной кромкой кони нас несли, –
Ни дома, ни навеса, ни куста…
Люблю я одинокие места:
Лишь там, в непотревоженной глуши,
Бескрайность мирозданья и души
Столь явственно передают собой
И океан, и берег, и прибой.
Ещё сильней, пожалуй, любо мне
Скакать на резвом, взмыленном коне
Сквозь брызги пенистой, шальной волны:
Разодранные небеса видны
До головокружительных глубин,
И, слившись с одиночеством в один
Хорал, они незримо, без конца
Вселяют радость легкую в сердца.
Мы ехали болтая, чтоб отвлечь
Себя от грустных мыслей. Наша речь
От смеха добродушна и тепла,
Непринужденно и легко текла
Под равномерное бряцанье шпор.
Но стал обыденнее разговор:
Домой дорога уводила нас,
И летний день неумолимо гас.
Беседа посерьёзнела в пути,
Да и нельзя, пожалуй, обойти,
Насмешкой оборвать или презреть
Обуревающих раздумий сеть.
У Мильтона вся дьявольская рать
Порой любила тоже рассуждать
О Боге, о свободе, о судьбе…
Короче, обо всём, что мы себе
Рисуем, обольщаясь, и хотим
Достичь долготерпением одним.
Я продолжал настойчиво твердить,
Что неразумно без конца хандрить,
Но спутник мой, гордыни исполин,
Дошёл в речах до сумрачных глубин:
Он мнил себя светлее всех светил
И тем свой дух орлиный ослепил…
А солнце задержалось на виду,
Спускаясь на скалистую гряду…
Вечерняя Италия!… Заря
Окутывала светом янтаря
Утёсы, дюны, – весь притихший край, –
Изгнанников убежище и рай… –
Твои дворцы в заоблачной дали
И в парусах лилейных корабли
Открылись перед нами как-то вдруг.
Неподалёку трое графских слуг
С гондолой ожидали нас пока
Мы любовались тем, как облака
Лагуной плыли… А крутой хребет
Перерывая дымчатый просвет,
Вставал громадой, словно бастион,
И, подперев собою небосклон,
То золотом расплавленным сиял,
То обжигал угрюмый перевал
Альпийских, достопамятных холмов,
Что хаотичной грудой островов
Едва маячили на склоне дня,
А там, за ними, в озеро огня
Земля и небо яростно слились,
А горы сумрачно вздымались ввысь,
Как бы родившись в огненной волне,
И таяли в туманной вышине,
Пронзенные до самого нутра
Багровым духом света…
«Что ж, пора, -
Задумчиво промолвил спутник мой, –
Пока ещё не добрались домой,
Я покажу получше кое-что».
И вот плывём. Вдруг я увидел то,
Как высились подобно миражам,
Дворцы и храмы. Граф своим гребцам
Передохнуть немедля подал знак:
«Мы прибыли ко времени. Итак,
Взгляни на запад, – тихо молвил он, –
Не слышишь ли угрюмый, тяжкий звон?»
Там я увидел остров. Без огней,
Уродливым скоплением камней
Старинный бастион стоял на нём,
А сверху рдела радужным огнём
Открытая звонница, и до нас
Оттуда нёсся звон, в тот самый час
Рождённый ржаво-хриплым языком.
Граф продолжал: «Вот перед нами дом
Умалишенных. Слышишь, – это зов
Безумцам на вечерню».
«Вот каков
Их жребий скудный…» – я в ответ ему –
«Ты рассуди, за что им, не пойму,
Благодарить сурового творца…»
– «Да ты, я вижу, волк, а не овца
в Христовой пастве!
Всюду ищешь суть –
И всё такой же. Осторожен будь
В лодчонке зыбкой на морских волнах!» –
Воскликнул граф, но тут в его глазах
Веселье поугасло: «Каково?!
Вот он – людской удел и знак того,
Что суждено уже навеки нам…
И, словно этот звон проклятый, там,
Над колокольней, болью сведена,
Душа повисла наша, и она
Сзывает наши мысли и мечты
Спуститься с колокольной высоты
К истерзанному сердцу и, скорбя,
Безмолвно отрешившись от себя,
Молитву сотворить, подобно тем
Безумцам бедным… Ты твердишь: зачем? –
Не ведает никто, покуда ночь
Внезапной смерти наш рассудок прочь
Из нас не вырвет. Именно тогда
Мы потеряем сразу навсегда
Тех, кто мучительно нам дорог был
И тех, кто мучил нас».
Уже остыл
И потускнел вечерний небосклон –
И чёрный колокол, и чёрный звон,
Соборы, форты, корабли, дворцы
Во мрак уже окутались. Гребцы
Причалили к жилищу моему.
А мы молчали, вглядываясь в тьму.
[1] Прототипами Юлиана и Мадало являются великие английские поэты Байрон и Шелли. – Прим. переводчика.