В названии статьи - цитата из Петра Чейгина [1])
Я возмог умереть
на ненастном чужом чердаке.
Где сплетаются кантеле,
осы, котята и девы с дарами.
Но соратник Ли Бо
причинил мне увечье сакэ.
Эта вечная жизнь –
есть печатный пейзаж в русской раме...
П. Чейгин. Из книги «Предисловие к слову»
Мне ни к чему одические рати
И прелесть элегических затей.
По мне, в стихах всё быть должно некстати,
Не так, как у людей.
Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда...
А. Ахматова. Тайны ремесла
Poetry makes nothing happen.
W. H. Auden
Петр Чейгин – родился в 1948 г. в Ораниенбауме (Ломоносове). С 1955 г. жил, учился и работал в Ленинграде. Первая публикация – в самиздатовской антологии «Живое зеркало» (1974), официальная – в легендарном сборнике «Круг» (1985). Член ленинградского «Клуба-81». Автор 8 поэтических книг, за последнюю – «Зона жизни. Избранные стихи 1967-2023 гг.» (2024) был объявлен лауреатом Премии Андрея Белого 2024 года. Международная отметина имени отца русского футуризма Давида Бурлюка (2013), лауреат премии «Русского Гулливера» «За вклад в развитие современного поэтического языка» (2014). Живёт в Санкт-Петербурге.
Поэтическое: за гранью понимания
Во второй половине 2024 года почти одновременно увидели свет две замечательных книги с одинаковыми, по сути, названиями: «Текст и контекст» Натальи Ивановой (изд. «Время») и «Тексты и контексты» Алексея Хвостенко и Анри Волохонского (изд. «НЛО), так что подзаголовок к этому эссе «Текст и контексты» естественным образом приумножает вариабельность, в частности, и энтропию в заданной теме в общем.
Если же по делу и без шуток, то свою творческую биографию Пётр Чейгин начинает в середине 1960-х (в 1969 году был принят в ЛИТО Глеба Семёнова при ленинградском отделении Союза писателей). С тех пор им формируется единый поэтический Текст, с известными оговорками можно обозначить его, как «авторский мегатекст», который с годами, при поэтическом перерыве-молчании в несколько лет после 1986 года, лишь усложняется, не оставляя при этом ощущения умышленного приращения трудностей стихотворного письма. Именно поэтический Текст Чейгина и ряд сопровождающих его контекстов в этих заметках и будут рассмотрены.
Питерский поэт Пётр Чейгин, один из самых самобытных и непрочитанных, в разных смыслах, поэтов того, что в советское время называлось «второй культурой», а позже – и «неофициальной», и «андерграундом», стоит особняком в этой культуре номер два, да и вообще в русской поэзии номер один. И никакие разговоры о преемственности не помогают понять и раскусить специфику, тайну и особость поэтики Чейгина. Свой нерукотворный особняк он построил на, казалось бы, известном, доказавшем свою прочность фундаменте: А. Белый, О. Мандельштам, А. Введенский и Д. Хармс; как Чейгин сам подчёркивает в «Автобиографии» – Рильке и Малларме, Клюев и Хлебников ...
О Чейгине рассуждали литературоведы, критики и поэты В. Кривулин, В. Топоров, К. Кузьминский, О. Седакова, П. Казарновский, С. Бирюков, Ю. Казарин, Ю. Новиков и многие другие, говоря об истоках его творчества в литургической поэзии, в фольклоре, в метафизической поэзии и философской лирике, но это не намного приближает к пониманию того, что, как и о чём пишет Пётр Чейгин. И чем дальше и глубже в поэтическую terra Чейгина заходишь, тем больше она – incognita, то бишь «орешек знанья твёрд»!
Предполагаю, что по причине такой закрытости, герметичности поэтики Чейгина (да и потому, что читатель, условно говоря «массовый», узнал о нём по первому сборнику «Зона жизни», когда автору уже исполнилось пятьдесят лет), вряд ли его последняя, итоговая к настоящему времени книга «Зона жизни. Избранные стихи 1967-2023 гг.» (2024) в ближайшие годы станет в один ряд с «Tristia», «Близнец в тучах», «Садок судей», «Форель разбивает лед», «Опыты соединения слов посредством ритма», хотя очень бы хотелось.
В краткой биографии к сборнику «Предисловие к слову» сказано следующее: «Поэт интенсивной малой формы, сопрягающий далековатые идеи и образы, Пётр Чейгин – один из самых ярких авторов своего поколения. Неологизмы, вариативность ударений, ассоциативные скачки и опущенные логические звенья, сшибка слов и смыслов – таковы отличительные черты его поэтики, парадоксально сплавляющей воедино традиции Тютчева и Хлебникова».
Окно осенней рани. Клеть в миру. Фасон стекла выглаживает ветер, и вакуум фальшивый ровно светит, нарезан на махорочном дыму. На красном небе комариной пыли небесная полыснет домоседа распахиваться первому по следу, занозы собирать узора стали <…>[2]
Здесь можно не согласиться, разве что, с «далековатыми» образами и идеями, поскольку в приложении к Чейгину речь должна идти о неземных, явно космических дистанциях, когда от образа до читателя, как в таких случаях принято говорить, так «далековато», как до Луны. Естественно, редкий читатель к таким гигантским расстояниям оказывается готов, и в предисловии к тому же сборнику проницательный литературовед, прозаик, эссеист Аркадий Арьев мягко предупреждает [3]: «Могут ли нравиться стихи, вообще произведения искусства, которые ты не понимаешь или недопонимаешь, сколько над ними ни бейся — вопрос, неизбежно встающий перед читателями и почитателями стихов Петра Чейгина».
Согласитесь, повидавший всякое и всяких в современной русской литературе, Арьев (близкий друг Сергея Довлатова), который вместе с писателем, эссеистом, историком Яковом Гординым, другом Иосифа Бродского, является соредактором питерского легендарного журнала «Звезда» – Арьев просто так, бросаясь словами, говорить не будет, тем более, признаваться в непонимании поэтического текста («сколько над ним ни бейся»).
Сияет ошейник весны. Горячий букварь набегает. Затравленной кошке небес бескровный апрель обещает. Дошкольная рифма орёт, как градусник у лилипута. И мухи безумный полёт вскипает на брюхе салюта.
Чтобы тему герметичности поэтического творчества Петра Чейгина довести, что называется, до ручки, приведу ещё одно, совсем свежее представление поэта, из аннотации издательства RUGRAM к выпущенной им последней по времени книге Чейгина «Зона жизни. Избранные стихи 1967-2023 гг.». С этой книгой П. Чейгин стал лауреатом Премии Андрея Белого в 2024 году: «Как отмечает в предисловии Антон Азаренков, творчество Чейгина – “тёмные” стихи “ясного” поэта: принципиальная “непонятность” соединяется в его лирике с парадоксальной убедительностью. Однако стихи Чейгина и не требуют от читателя понимания, интеллектуального постижения. Их нужно воспринимать: уловить настроение стремительной импровизации, ухватить “выведенное из окружения” слово, которое становится самой сутью вещи» [4].
Не мне говорить ему – Фас!
И кость выдирать из забора.
На Севере преет указ.
На Западе выкрали вора.
И день мой – колодезный бинт,
вихрящийся на самокате,
в небесную скважину вбит,
как голос в туземной тетради.
Из стихотворения «На дне головастой позёмки»
Любопытно, что сказанное в аннотации предложил, как один из способов читать «Улисс» Джеймса Джойса, Армен Захарян, 36-летний филолог, которого сегодня можно смело называть литературным просветителем эпохи интернета и искусственного интеллекта.
Захарян ведёт на своём ютуб-канале уже лет семь-восемь культуртрегерскую (это без всякой иронии), бесподобную аналитически-просветительскую программу «Армен и Федор». В ней-то он, в частности, знакомя зрителей с «Улиссом» в предваряющей 18-ти серийный обзор романа программе[5], делится опытом прочтения одного из самых сложных для постижения/чтения модернистских произведений ХХ века (о «Поминках по Финнегану» здесь умолчу).
На сорок первой странице Джойса значит мой теплоход застрял… Тенькает человечья всячина тел построчный оскал… Так сказал. Что же, заметив себя, не плачу и за рукав схватил? Луч схватил наудачу в коробке светил
Блестящий эрудит Захарян, прекрасно понимая, с каким монструозным по сложности текстом в случае с «Улиссом» сталкивается читатель, как подготовленный, так и не подготовленный – последнего особенно жаль, предлагает элементарно получать от романа удовольствие: в этом плане русскоязычному читателю повезло с отличным, полным, всех 18-ти глав переводом Сергея Хоружего и Виктора Хинкиса.
Желательно при первом прочтении, рекомендует Захарян (к слову, не он один придерживался того же мнения) не отвлекаться на комментарии, объём которых никак не уступает объёму «Улисса», а элементарно расслабиться и впечатлиться разнообразию стилей, лингвистических находок и лексических открытий, красочности и динамике текста, порадоваться юмору и комизму ситуаций/фабул, игре автора в мелочах, в их внутренних монологах и разговорной речи, в эпических, как именует Захарян, ретардациях.
Не отвлекайтесь, а входите покомфортней в роман, словно в синергетические симфонии Скрябина и тетралогию Вагнера, сквозь «Стену» группы «Пинк Флойд», в полифонию «Богемской рапсодии» группы «Квин» и во фри-джазовые композиции Колтрейна – это как кому и на чей вкус. И Какашкин сменит фамилию на Любимов, и «Улисс» Джойса для сибаритствующего читателя обратится красавицей вместо чудовища.
< ... > Идёт трамвай вчерашнего числа,
коньяк стоит на продувном буфете.
«И вакуум фальшивый ровно светит»,
забыв состав Харонова весла
Перечисленья – сахар ремесла.
Кого сковал ты, а кому ответил.
Греховно всё. Я смысла не заметил
в сырой заре, что жизнь мне принесла.
08 мая 2019 г.
Вернёмся к Чейгину. Эта массивная подводка была необходима для того, чтобы пояснить: его стихотворения не одолеть наскоком; и нет никаких гарантий взять их, будто осаждённую крепость, кропотливой работой над текстом. Однако, если не хватает на это ни времени, ни желания, то сама по себе подобная поэтика может доставить удовольствие, а для эстетов, не боящихся сквозь тернии прийти к звёздам, даже наслаждение.
Представляю, что после такой литературно-немузыкальной интродукции может создаться впечатление о человеке Чейгине, как о существе, обретающем в Запредельности, этаком интеллектуале-эпикурейце, которого ни проза жизни, ни житейские мелочи не интересуют. Для которого хлопок одной ладонью – ежедневная рутина.
Надо сказать, что умозаключения такого рода обычно приводят к разочарованиям. В далёкой молодости я пришёл к простому выводу о том, что по стихам пытаться увидеть их автора – всё равно, как в телефонном разговоре воображать внешний вид незнакомого собеседника. Говоря по-простому, кроме когнитивного диссонанса ничего другого не испытаете.
И чадит мотылёк,
соль ночей выбирая с души,
между чёрным шитьём
и коробкой визгливых иголок...
Тише, мать, подожди,
ради Бога, прошу, не спеши
сон жалеть, кровь смягчать.
Это голос его, мама,
голос.
Из стихотворения «Византийской пчелы...» 16 мая 1976 г.
Знавшие Петра Чейгина ещё по его юности поэты Виктор Кривулин[6] и Константин Кузьминский, в 1967 объявивший о создании нового литературного направления – «школы звуковой поэзии»[7]; в своих воспоминаниях с большим энтузиазмом натягивают на Чейгина крестьянские портки Сергея Есенина и смакуют схожие с есенинскими манеры в быту и стиль поведения.
Возможно, причины в том биографические – детство Чейгина, проведённое в деревне. Как он сам сообщает, «Я родился в г. Ораниенбауме в 1948 году, в этом же году город был переименован в Ломоносов. До 7 лет воспитывался у бабушки в деревне Сойкино, под Ломоносовым. В июле 1955 был привезён в Ленинград, в котором учился, работал и живу до сих пор»[8]. Чейгин рассказывает о своей родословной, вероятно, в стихотворении 1970 года:
Третье поколение по скворечникам селилось, тюрю ело. По еловым отдаленьям по стволам сидело, кукарекало. А в четвертом был дурак. Ну-у дурак. Муравьиный спирт не лил. Думал. И в ночи, и в белый день не спал. На березовой хрустинке рисовал. Слово строил <...>
О таком Чейгине, но с красочными вставками из его ленинградского жития-бытия, я узнал впервые от ККК – Константина Кузьминского – в начале 1990-х, посещая его скромные пенаты на Корбин-Плейс, в брайтонском полуподвале нью-йоркского Бруклина. Кузьминский любил персонализировать свои монологи о поэзии, а одной из особо выделяемых им персон был Чейгин, которого авангардист и анархист по жизни, прекрасный знаток мировой литературы и её одиозный критик ККК публиковал как в самиздатских сборниках до эмиграции, так и в иммиграции, в своём гигантском 9-томном эпохальном собрании актуальной ему поэтики «У Голубой лагуны» (34 стихотворения в подборке Чейгина).
Как писал Кузьминский в одном из томов в своём ёрническом стиле, а умел он ввернуть едкое словцо как по-русски, так и по-английски: «Петя Чейгин – был робкий и замкнутый мальчик, а вымахал вскорости – в редкостного нахала. Крестьянские кровя подвигали его стопами Есенина. Пил, воровал <…> он называл себя наследником шведского престола, по прабабке, и мечтал в Родезию, чтоб носить колониальный шлем, в прогнивший режим Иана Смита»[9].
В таком, примерно, непищевом наборе, перед тем, как прочитать стихотворения Чейгина на память, шли обычно воспоминания Кузьминского вперемежку с темой юных ленинградок, влюблённых в поэтов и готовых им отдаться в любом месте.
Память у Кузьминского была уникальной, большую часть опубликованного в девяти томах будущий издатель антологии вывез из советского Ленинграда исключительно в своей голове, помня вплоть до запятой тысячи текстов сотен авторов. И не забыв при этом массу неконвенциальных сюжетов и скабрезных историй о тех, с кем он дружил-выпивал-читал-стихи-бродил-белыми-ночами, и о ком что-то хорошее упоминал обычно вскользь, мимоходом, поскольку значащие, основные детали к тому либо иному образу Кузьминский доставал, словно из кармана с чёрной дырой, всосавшей все язвительное и малопристойное на годы вперёд.
Объективности ради, я решил обратиться за воспоминаниями к поэту и активному свидетелю той эпохи, отлично знавшему в те годы Чейгина – проживающему в США поэту Дмитрию Бобышеву. Ниже –: присланные мне в переписке по фейсбуку воспоминания, которые публикую здесь с согласия Д. Бобышева: «Петя представлял из себя колоритный персонаж ленинградско-сайгонского карнавала, или оперы нищих поэтов, колобродящих бражников, чем-то не хуже ахматовских выходцев из “Бродячей собаки”, каковой являлся пресловутый и приснопамятный “Сайгон”. Можно было там увидеть просто кишение культурных низов, и я это место снобировал, но в самих персонажах, таких как Ширали и тот же Чейгин, определённо были симпатичные черты противостояния “совку”, официозу и сервильности. В начале 70-х я некоторое время снимал комнату на Невском, вход через подворотню под самым хвостом у клодтовского покорённого коня. Работал я на ТВ редактором, скудная зарплата уходила на съём комнаты, жил я впроголодь, но там посещали мена озарения.
Нет, Петя Чейгин не был одним из них, но именно туда он пришёл, чтобы познакомиться, и представился как поэт и ученик Кузьминского. “Чему же он учит?” – спросил я, и получил ответ: “Рифме и тому, как на меньшее получать большее”. С рифмой всё было понятно, а вторая наука оказалась умением покупать за меньшую сумму большее число градусов алкоголя. Вскоре пожаловал и сам мэтр, но о нём я уже написал целую главу в воспоминаниях.
А Петя захаживал ко мне ещё не раз. Выглядел он немного шпанисто: приземистый плотный парень, с ухмылкой и уверенными жестами, он походил на хулиганистого пассажира пригородной электрички, да и жил где-то там, на ораниенбаумской ветке. Конечно, читал стихи, мог сбегать за портФейном – так он произносил заветное слово. Организовал мне помощников и помощниц, когда я переезжал в собственную комнату на Петроградской стороне. Знакомил со своими подружками, очень славными девушками, которые оставались дружить со мной. Он ревновал, в полуугрозе сверлил меня глазами, пока я не сморгну, и радовался своей “победе”. Увёл как-то у меня шикарную канадскую зажигалку и ею, как рассказывали мне, учинил пожар в доме своей знакомой. У нашей общей знакомой художницы, отъезжающей в Израиль, утащил автопортрет, который она обещала оставить мне на память... Но перед моим отъездом зашёл попрощаться, надавал зачем-то своих фотографий, а спустя годы, когда я приезжал в СПб на побывку, дарил мне свои книжки стихов с надписями, в которых спутал благородный клавесин с эстрадным ксилофоном, а этого я ему простить никак не мог...».
Философия поэтического слова
С Чаадаевым чай пережить И крыжовником март распатронить Вечным паспортом Космос лежит В человечину воздух зароет
Уже под фейсбучный занавес переходя к поэзии Чейгина, Дмитрий Бобышев вспоминает: «В этом богемном кишении заметны были проблески явной талантливости, яркие образы, удачные строчки., которые врезались в мою память на десятилетия. Например, у Чейгина: “Нищий, голубю подай!” В этих трёх словах можно увидеть и просветлённость, и даже целую философию. В других строчках сопоставления слов кажутся случайными, а вот – один эпитет выстраивает полновесный, хотя и негативный образ: “спелая муха”. Таковы его стихи, и он сам таков: небольшой, но увесистый, интуитивно собирающий слова в кубик Рубика в поисках их случайного, вдруг озаряющего смысла».
Иными словами, по известной формуле, стихотворения поэта отражают его внутренний мир. Классическая тема, ставшая c начала ХХ века экзистенциальным поводом для автоматического письма у сюрреалистов, импрессионистcким стилем у модерниста Марселя Пруста, в необарочных романах постмодерниста Саши Соколова, в метафизической/«языковой» поэзии Аркадия Драгомощенко, в «коллажном» письме метамодерниста Александра Скидана и в поэтическом «лепете» Владимира Гандельсмана.
В ракурсе поэтических откровений Чейгина, отражением его внутреннего мира становится текст, как способ поглощения мира внешнего и конструирования его по типу матрицы собственного подсознательного. Попробую объяснить с нескольких точек зрения, поскольку прилагательное «случайный» в оценке Дмитрия Бобышева закрывает окно возможностей для более-менее системного анализа.
Другое дело, если бы речь шла об обратном – не о случайном, а о неизбежном, даже зависимом подборе слов. Зависимом от кого и неизбежном в какой среде? Поскольку поэтика Чейгина – это предсказуемость в каждой строке случайных сочетаний слов и порождение беспричинных, вроде бы, смыслов, то хотел бы напомнить о таком открытии Канта, как трансцендентальное, и уже с его помощью определить, как и чем говорит поэт.
В «Критике чистого разума» Кант предложил рассматривать пространство и время, не как объекты нашего внимания, не как некие сущности, на которые реагируют все пять чувств, а как данные нам способы постижения мира. Нет отдельных пространства и времени – они есть формы нашего восприятия. Всё, что нас окружает, оказывается не тем, что мы видим, а представляет собой способность нашего видения, то есть для познания необходимо сконцентрироваться не на объекте, а на познающем субъекте.
В поэтическом смысле, внутренний мир поэта-субъекта проецирует вовне собственные лингвистические, психологические, экзистенциальные и прочие символы, тем самым внешний мир всякий раз воссоздавая. Так фонарик выхватывает из тьмы тот или иной участок пространства, который в космосе, данном нам в ощущениях, до этого зрительно/визуально, как объект внимания, не существовал и существовать не мог.
Слова, как хаотически мечущиеся фотоны в пучке света, падают на некую часть внешнего объекта – и он таким абсолютно случайным образом является миру, получая сущности: имя, название, определение, глагол для действия, числительное для количественной и прилагательное для собственной качественной характеристики.
Как пишет о Чейгине в своей статье А. Арьев: «Слова эти гнездятся в душевной авторской чащобе, залетая из неё на поляны его книг красногрудыми снегирями, затевающими «песню военну», насвистанную некогда державинским «снигирем». Чейгинский снегирь петь не в меньшем праве: он вылетел на свободу, да никогда в клетке и не сидел».
Объектами может быть временная длительность или будетлянская доломерия, пространственная протяжённость – не важно, все они становятся частью и сутью познающего поэта-субъекта и таким образом его проявляют. А уже на этом уровне поэты бывают разные – в зависимости от того, насколько они способны быть свободными от условностей, насколько поэт «вечности заложник у времени в плену». Да и способно ли его сознание убрать собственного цензора, не дающего раскрыться подсознанию и уйти в бессознательное, которые, в отличие от точных наук, имеет непосредственное корневое отношение к искусству.
Слова у таких поэтов – способы сообщения, коммуникации с миром подкорки, некие глубинные лифтовые шахты с двусторонним движением. И чем в большей степени поэт способен проникать в ту область, которую сознание не видит и не может логически рассмотреть, тем больше хаоса и абсурда в его письме – и тем ближе он к протоязыку, первотексту и первослову.
Иными словами, сознание отвечает в классицизме и романтизме, условно говоря, за узуальные значения, то есть за соответствие общепринятым употреблениям слов, частей речи и языка; в современных же абсурдистских текстах, с появлением эстетики модерна, к делу приступают окказионализмы (лат. occasionalis – «случайный»), вступающие в противоречие с языковой нормой, черпающие энергию из подкорки и отклоняющиеся от привычных способов образования слов и словосочетаний в речи и языке.
В таких самобытных случаях, как поэтика Чейгина, в тексте не найти формальной логики, как нет её у бессознательного, или внятного содержания, как нет его в сновидении, где подсознание получает карт-бланш для развития сюрреальных фабул, пока мозг перезагружается во время сна, и сознание доверяет свою волю нейронной системе. То, что можно наблюдать в этих текстах – не только отрыв языка от речи, но и своего рода иллюстрация идей как Фрейда и его ученика Юнга, так и Ницше.
Фрейд считал, что бессознательное управляет сознанием, и для того, чтобы понять, как и чем мы живём, необходимо по косвенным признакам иметь представление о том, как бессознательное, которое несравнимо больше сознания, существует.
Собственно, роль, вероятно даже эволюционная, поэта, как одного из главных действующих лиц окружающей его мистерии – дать этому глобальному неартикулированному полю проявиться в своём письме, представиться всему тому, что имеет возможность обратиться к нам на человеческом наречии только в высших поэтических образцах.
Удивительно, что Чейгин умещает свой мессидж в привычной силлаботонической, по большей части, форме – и это несколько расслабляет, ведь создаётся впечатление, что перед глазами не послание из сфер вышних столь же, сколь и глубинных, а стихотворные сочинения из тех, которые без особого труда запоминаются, их можно положить на музыку и петь под гитару.
Хотя, создание симулякров для прорвавшегося из подсознания дионисийского стихийного начала, а это уже область интересов ницшенианства, вещь ожидаемая. Рациональное начало, аполлоническое, проигрывает в каждой строке у Чейгина дионисийскому, и в победившем карнавальном буйстве всё ещё удерживается ритмикой, строфикой и рифмовкой, что не может также не вызывать ощущения чуда: уж, казалось бы, этим-то каким образом удаётся уцелеть?!
Технология поэтического дела
Постараюсь здесь кратко изложить то, что может у ряда творческих людей вызвать негативную реакцию, поскольку речь пойдёт о поэтическом в связи с AI – нашедшем, от существительного «нашествие», на современный мир искусственном интеллекте. Существующая критика о том, что безличностный, не ведающий вдохновения AI, с его интернет-переживаниями и миллиардами гигабайт загруженной в бездушный компьютер информацией, не способен написать заслуживающего внимание стихотворения – в спорах не только грядущего, но и настоящего такая критика не работает и не имеет перспектив.
Очень разумно, используя свой природный интеллект, ответил по этому поводу замечательный философ, филолог и культуролог Михаил Эпштейн в фейсбучном посте от 5 декабря 2024 года: «Такая критика основана на очень ограниченном, условно-романтическом представлении о поэзии как “самовыражении”. Уже к концу 19 в. оно выглядело устаревшим и отвергалось в практиках и теориях символизма, акмеизма, футуризма, имажинизма, в идеях формализма, структурализма, лингвистической философии Витгенштейна и т.д., где за основу брался язык сам по себе, в его бесконечной игре смысловых возможностей. Напомню Томаса Элиота: “Поэзия – это не высвобождение эмоций, но бегство от них; это не выражение индивидуальности, но избежание ее”.
Поэзия как “самовыражение”. Скажите об этом Гомеру, Эсхилу, Софоклу, Вергилию, средневековым поэтам, как эпикам, так и лирикам, – они вас высмеют или не поймут. Поэзия с античных времен рассматривалась как мимесис, подражание (Аристотель), причём подражание не только реальности, но и самой поэзии (трактат Дионисия Галикарнасского “О подражании”). В этом сущность культуры – говорить о себе, множить подражания себе, вести игру с собой на пространстве всего языка <…>».
Начало искусственному интеллекту в том виде, в котором он известен нам сегодня, заложила технология Т9. Как объясняет Википедия, «Т9 – предиктивная (предугадывающая) система набора текстов для мобильных телефонов, позволяющая набирать текст на клавиатуре, состоящей только из цифр». Короче говоря, этот Т9 – то, с чем мы сталкиваемся ежедневно, набирая слово в мобильнике: едва вы набрали несколько первых букв, в теневой зоне строки появляется окончание слова до последней буквы.
В Т9 загрузили, допустим, миллионы гигабайт различных текстов, чтобы он предугадывал, о каком слове может идти речь в вашем наборе. Если для «чайников» (я к таковым в области AI принадлежу), то дальше ИИ-революция свершалась так: при загрузке, скажем, миллиона текстов Т9 предугадывает слово; если загрузить 1 миллиард параметров, появляется GPT-2 – нейросеть, которая способна генерировать образцы синтетического текста с вполне логичным повествованием, если задать ей любое начало. А если загрузить, понятия не имею сколько, допустим, 10 миллиардов параметров, возникает следующее поколение нейросети GPT-3, которая умеет сочинять стихи и прозу, разгадывать анаграммы, переводить, отвечать на вопросы по прочитанному тексту и писать философские рассуждения о жизни и смерти.
Когда же пришла мысль вступить с нейросетью в разговор, миру явился писк современной моды – Chat GPT4, чат-бот на базе искусственного интеллекта, который может вести диалог в режиме реального времени, даже в форме спора, а также обнаруживать ошибки в коде и быстро создавать сценарии, стихи и другой текстовый контент. Этот технологический продукт был представлен компанией OpenAI, среди основателей которой был Илон Маск.
Так вот: если элементарный Т9 способен дополнять слова, угадывая их на основе базы данных, расположенной в сфере узуальных, общепринятых значений, то какой-нибудь, следующей формации Т9-штрих можно запрограммировать в сфере окказионализмов, когда предлагаемые, «угадываемые» слова будут вступать в противоречие с языковой нормой. Такой Т9-штрих соединит слова, которые в его многомиллиардной базе данных не встречаются вместе и рядом вообще. До этого – никогда.
Надо сказать, что AI так и работает: перед ним возникает вся информация не поступенчато, поэтапно, хронометрически и т.д., а именно целиком (откуда и такие космические скорости при ответе GPT4 на любое задание), как взору астронома является небо целиком, с его миллиардами звёзд и планет одновременно.
М. Эпштейн пишет: «...диктат языка обрёл самостоятельное воплощение в ИИ: никто полнее не выражает возможности самого языка. Никто из живущих не владеет языком – множеством языков всех времен и народов – лучше, чем искусственный интеллект, мировой разум, “самовозрастающий Логос”. Он царь алгоритмов».
Надеюсь, что сравнения алгоритма работы AI c тем, как вершится создание текста у Чейгина, никак для поэта не будет обидно. Невероятным образом так сложилось, что Пётр Чейгин с конца 1960-х, начав писать свой Текст, и развиваюший его возможности в области непредсказуемого и бессознательного десятилетиями, практически предварил алгоритмы работы AI. Как удивлялся в своём обзоре уже упомянутый выше А. Арьев: «В Чейгине буквально живет “внутренний человек”, каким его вообразил Тютчев: “Всë во мне и я во всем”».
Что же касается самого Сhat GPT4, то в течение нескольких секунд, повторю – нескольких секунд, он по моему запросу произвёл литанализ одного из стихотворений «герметичного» поэта Чейгина, критики которого нередко пасуют перед его «сочетаемостью несочетаемого, которая позволяет выстроить поэтическое пространство таким образом, что создается равенство внелогического континуума»[10].
Вот что мне выдал Chat GPT4 в ответ на мой запрос о литературоведческом разборе одного из стихотворений Петра Чейгина:
Герта не вхожа в метро. Зелен засохший трамвай. Лета грибное ведро не завернулось в сарай. Где расписанье костра, что затерялось с утра? Где циферблата роса, что заморозит глаза? Старости ветреный плед не замечает меня. Что это – следом во след – рвёт пуповину огня?
Анализ от chatgpt.com: Это стихотворение насыщено яркими образами и метафорами, и его можно интерпретировать на нескольких уровнях. Давайте разберём его в соответствии с запрашиваемыми аспектами анализа: тематическим, стилистическим, метафорическим, с анализом ритмической структуры.
- Тематический анализ.
Тема стихотворения окутана неопределенностью, метафоричностью и философскими размышлениями о времени, старости и жизни. Можно выделить несколько важных элементов:
Неопределенность и отсутствие связи с реальностью: Строки о Герте, которая “не вхожа в метро”, и “зеленом засохшем трамвае”, создают ощущение оторванности от реальности, застывшей во времени. Это может быть метафорой для состояния персонажа или лирического героя, который чувствует, что не может найти своего места в мире.
Время и старость: Тема старости появляется через образы, такие как “старости ветреный плед”, который “не замечает” героя, а также через вопросы о том, где потерялись важные символы (например, “циферблата роса”). Это наводит на размышления о непонимании старостью мира вокруг, о том, как время влияет на восприятие.
Природа и метафоры огня: Образ огня, который “рвёт пуповину”, может символизировать связь с жизнью, которую не удается удержать. Это может также быть метафорой разрушительного воздействия времени или внутренних переживаний, которые отрывают от привычного состояния.
Основные темы:
Изоляция и отчуждение: Герта, возможно, символизирует личность или героя, утратившего связь с внешним миром. Она не “вхожа” в общество, как и другие элементы – трамвай, ведро, расписание – будто они утратили свою функцию.
Поиск и потеря: Отсутствие ясности, “затерявшееся с утра” расписание, исчезнувшая “циферблата роса” и “пуповина огня” показывают путь, ведущий в неясность и потерю.
Время и старость: “Ветреный плед” старости, “замораживающая роса” на циферблате – это метафоры времени, которое становится чуждым и нечувствительным.
2. Стилистический анализ.
Стилистика стихотворения сложная и насыщенная метафоричными выражениями, что придает тексту философскую глубину. Используемые приемы:
Инверсия – изменение порядка слов в предложениях, что помогает выделить важные элементы: “Где расписанье костра, что затерялось с утра?” Это помогает создать ощущение разрыва, поисков и неудовлетворенности.
Отсутствие логики и причинности – элементы текста не подчиняются привычному порядку. Например, грибное ведро “не завернулось в сарай”, что является примером абсурдного подхода, где действие теряет свою логичность.
Параллелизм и повтор – повторение конструкций и фраз (“Где...?”, “не...”) создает эффект непрекращающегося поискового процесса, стремления найти ответы, которые так и не приходят.
Многозначность и амфиболия – использование многозначных слов и образов, например, “пуповина огня”, позволяет трактовать стихотворение на различных уровнях, создавая эффект неопределенности.
3. Метафоры и сравнения.
Стихотворение насыщено метафорами, которые передают ощущения и абстрактные мысли, часто обращаясь к природным или ежедневным элементам:
“Зелен засохший трамвай” – метафора утраты жизни и функционирования. Трамвай, который должен двигаться и перевозить людей, стал “засохшим”, а значит, он стал неактивным, покинутым.
“Лета грибное ведро” – образ, который символизирует природу или сезонность. Грибное ведро, возможно, символизирует накопление, но в контексте “не завернулось в сарай” теряет свою цель, его функция утрачена.
“Где циферблата роса” – роса на циферблате может символизировать утраченное время, утраченную свежесть восприятия времени, а также связь с утра и началами.
“Старости ветреный плед” – образ старости как нечто, что накрывает и изолирует. Плед, ветреный и не замечающий, символизирует неуверенность старости и ее отношение к человеку.
“Пуповина огня” – мощная метафора связи человека с жизнью, с первозданной энергией, которая рвется, как бы разрывая эту связь с реальностью.
Здесь почти нет явных сравнений в традиционном смысле, но многочисленные метафоры создают многослойное восприятие текста.
4. Ритмический анализ.
Ритм стихотворения не поддается строгим метрам и формам, что усиливает его свободный, почти хаотичный характер:
Свободный стих: Здесь нет чёткой рифмовки, стих подчиняется своему внутреннему ритму, который напоминает размышления или внутренние монологи.
Ассонансы и аллитерации: Хотя стих не придерживается строгой формы, в нём можно заметить повторяющиеся звуки, как, например, в строках: “Где циферблата роса, что заморозит глаза?” – здесь игра на звуках «р» и «с», создавая музыкальность.
Неравномерность: Ощущение, что стих не имеет ни ритмической стабильности, ни четкой структуры, усиливает чувство хаоса, распада и утраты целостности, что соответствует его тематическому содержанию.
5. Заключение.
Стихотворение передаёт ощущения изоляции и разрыва, потери смысла и связи с миром, что может быть связано с личной утратой, временем или старостью. Яркие метафоры и абстрактные образы создают атмосферу неопределенности и философского поиска, в то время как ритмическая структура поддерживает ощущение хаоса и размытости. Каждая строка погружает в размышления о времени, жизни и внутреннем состоянии героя, что делает стихотворение многозначным и открытым для интерпретаций.
Всё чётко Chat GPT4 расставил – молниеносно – по полочкам. Безусловно, я утрирую, написав выше о непроходимости текстов П. Чейгина для природного интеллекта: с таким разбором, который сделан чат-ботом, без особого труда справился бы второкурсник филфака. В общем же и целом, у AI вышел вполне творческий портрет поэта на примере одного его текста. Читать статьи критиков и работы литературоведов интересней, интеллектуальней и занимательней, да и человеческий фактор, конечно, читателем ощущается, чего ещё нет у AI. Однако, не стоит забывать, что пока мы имеем дело лишь с четвёртым поколением GPT, который сложные тексты уже сегодня щёлкает, как семечки.
P.S. Это эссе было дописано в полдень, 7 декабря 2024 года. Вечером того же дня жюри Премии Андрея Белого, почётной, престижной, репутационной, существующей с конца 1970-х, объявило имена лауреатов – в номинации «Поэзия» лауреатом стал Пётр Чейгин (со второй попытки, номинантом Премии он был в 2007-м). Поздравляю поэта с заслуженной всей его творческой жизнью наградой!
За несколько дней до этого я обратился к Chat GPT4 c просьбой прокомментировать несколько стихотворений Чейгина – один из обзоров привёл выше. В течение 2-3 секунд, и такие скорости поражают, чат-бот выдал проникновенный литанализ – от глагола «проникать», с глубинным погружением в текст и с постижением его смысловых и лингвистических значений. Отличная работа Chat GPT4! Да и лауреату подарок: от искусственного компьютерного интеллекта – естественному интеллекту поэтическому.
[1] Из стихотворения «С Чаадаевым чай пережить...». Сборник «Предисловие к слову. Стихи 2019-2017». М.: «НЛО», 2021. – URL: https://fantasy-worlds.ru/lib/id856973
[2] Здесь и далее – цитаты из стихотворений П. Чейгина, приведённые из различных авторских сборников, находящихся в интернете в свободном доступе.
[3] А. Арьев. Депеша ветра. О стихах Петра Чейгина. «Предисловие к слову». – М.: «НЛО», 2021. – URL : https://www.nlobooks.ru/upload/iblock/cee/cee41b0b61b1f782a5275b536ddeb956.pdf
[4] Каталог OZON. – URL: https://www.ozon.ru/product/zona-zhizni-izbrannye-stihi-1967-2023-gg-cheygin-petr-1678929625/
[5] Джойс, Улисс. Эпизод 0: введение. Что такое «Улисс»? Как и зачем его читать? // Армен и Фёдор. – URL: https://www.youtube.com/watch?v=P0k9cd2eJcU
[6] В. Кривулин о П. Чейгине: «Легендарный персонаж ленинградской богемы. Пироман и драчун. Один из наиболее ярких поэтов конца 60-х. Мощное языковое подсознание сообщает его на первый взгляд невразумительным текстам огромную эмоциональную энергетику...». В. Кривулин. Двадцать лет новейшей русской поэзии». Ж-л «Северная почта» № 1/2, 1979. – URL: http://gendelev.org/kontekst/leningrad/439-viktor-krivulin-dvadtsat-let-novejshej-russkoj-poezii-1.html
[7] Как писал Кривулин: «...искренний интерес хозяина к поэзии и широта его литературных вкусов собрали в его квартире (Кузьминского – Г.К.) таких разных поэтов, как Юрий Алексеев, Виктор Кривулин, Борис Куприянов, Александр Ожиганов, Олег Охапкин, Пётр Чейгин, Виктор Ширали и многих других»). Там же. – URL:
[8] Книжная Лавка Писателей. – URL: https://www.livelib.ru/author/166230-petr-chejgin
[9] Антология новейшей русской поэзии «У Голубой лагуны». Том 4-Б. – URL: https://kkk-bluelagoon.ru/tom4b/cheygin.htm
[10] C. Бирюков. Чей Чейгин, или о трансформах и далековатых идеях. – Ж-л Homo Legens, №1, 2015. – URL: https://magazines.gorky.media/homo_legens/2015/1/chej-chejgin-ili-o-transformah-i-dalekovatyh-ideyah.html