Томас ВЕНЦЛОВА в переводе с литовского Владимира Гандельсмана
Томас Венцлова родился 11 сентября 1937 года в Клайпеде в семье писателя. Окончил Вильнюсский университет. Участник правозащитного движения, эмигрировал в 1977 г., был лишён советского гражданства указом Верховного Совета СССР. Профессор Yale University (1985–2012), ныне Professor Emeritus. Автор поэтических, научных и публицистических книг на двадцати с лишним языках, лауреат многих национальных и международных премий.
Переводчик – Владимир Аркадьевич Гандельсман родился в 1948 году в Ленинграде, закончил электротехнический вуз, работал кочегаром, сторожем, гидом, грузчиком и т.д. С 1991 года живёт в Нью-Йорке и Санкт-Петербурге – поэт и переводчик, автор более чем 15 книг стихотворений, многочисленных публикаций в журналах «Октябрь», «Огонёк», «Знамя», «Новый мир», «Новая юность», «Звезда», «Урал», «Волга» и т.д.; переводов из Шекспира (сонеты и «Макбет»), Льюиса Кэрролла, Уоллеса Стивенса, Джеймса Меррилла, Ричарда Уилбера, Имона Греннана, Энтони Хекта, Томаса Венцловы (книга «Граненый воздух», «О.Г.И.», 2002) и др.
МНОГО ЛЕТ СПУСТЯ В КАРФАГЕНЕ
И. Бродскому
Вещь и время звучат вразнобой. Полоса
равноденствия. Вещь
сквозь туман не в себе. В проливном голоса
гаснут, словно бы речь
перехвачена ливнем на горле. Точь-в-точь
сталь, – блестит пустота
в том ненастном просвете, где белая ночь
с чёрным днём разнята.
Чувства медлят в саду, где весенний замес
марта их тяготит,
где за грубой дощатой вселенной Гермес,
искалечен, стоит.
По чужой стихотворной строке, где искрясь
на исходе зимы
стынут воды, – озябшие утки на нас
наплывают из тьмы.
Полоса равноденствия. Мглист небосвод.
Мы и выжили там,
где палаты и нары для смертных темнот
отводились друзьям.
Ветер к влажной рубашке клочками прильнёт.
Грамматический сор,
и обломки, и свода небесного лёд –
эхом грянувший хор
совершенного времени, ибо прошло
без возврата. Таков
город неповторимый: трамваев тепло,
лязг цепей, строй мостов,
лампы карцеров вечногорящие да
над дворами пробег
облаков, где ты столько рождался, куда
не вернуться вовек.
И куда не дотянет стрела. Острова,
где учились сквозь страх
говорить «никогда»... Речь заводит трава,
рассыпается в прах
гравий, – всё, как Катон обещал.
Чёрствый воздух. Покой.
И руины, чтоб выжил и не обнищал
в них грызун хоть какой.
Я не верил, что кончится всё, что дано.
Но теперь узаконь:
то, что было удачей и мукой – равно
расплавляет огонь.
Мозг уловит, отметит зрачок свет иных
обитаний и тишь,
когда в сумерках ты от болот торфяных
неба не отличишь.
И не более. Жёстким плющом заросло
то окно, где, горя
в стуже марта, колотятся ветки в стекло,
дотлевает заря,
чтобы вздох, послужив послесловьем к тщете,
был дарован не нам –
белизне негатива, стиха темноте,
победившим богам.
ВАРИАЦИЯ НА ТЕМУ ПРОБУЖДЕНИЯ
Т. М.
Чьё эхо в темноте? Июньский ветер,
бродящий в приозёрных огородах?
И значит мы на дачном чердаке,
заснувшие под утро, молодые.
Глухой мотора звук? И значит мы
в трущобе возле порта, в той стране,
где глаз держи востро, и своенравной
морской стихией так утомлены,
а не любовью. Тикает ли дряхлый
будильник старомодный, прошивая
жару? И значит мы в Тоскане, где –
не помню точно. Помню, что проснулись.
Смешались времена, не различить
оттенков звука или мест. Остались
твоя ладонь, прильнувшая к моей,
и лёгкий стон, который сном навеян
и собственного голоса ясней.
Всё, что сплелось, не расплести. Остались
одни мы. Дети выросли. Не счесть
друзей ушедших. Каждый день из снимков,
как из тумана, выплывают лица,
которые увидишь только в них.
И где-то в центре, в зале среди клёнов,
концерта взрыв нам открывает ночь.
Трепещет штора. Шорохом листва
становится за ставнями, по стенам –
скольжение прозрачных силуэтов.
Как всё это назвать – любовью или
непоправимой верностью: бездонный
испуг, когда должна ты прилететь,
но самолёт опаздывает, кровь
на марлевом бинте, который тщишься
скрыть от меня, – сейчас не важно. Спать
и притвориться, что не знаем: кто-то
из нас исчезнет раньше, чем другой.
Лучше исчезнуть, чем об этом знать.
Вновь эхо. Это колокол, конечно.
Собор? Часы на башне? Всё равно.
Из жажды, из размолвок и страданий
рождается вселенная двоих,
над нами реет неизвестность – с нею
и делим этот многомерный дар.
Нас виноградники стеречь с тобою
поставили, и строить дом из кедра,
и в пламени сгорать неутолимом.
Почти что день. Как повелела Книга,
пока ты спишь, я не бужу тебя.
В гул вслушиваюсь, затаив дыханье.
Сигитас ГЕДА в переводе с литовского Анны Гальберштадт
Сигитас Геда (1943–2008) – поэт, драматург, критик, переводчик, эссеист. Автор более 18 книг, лауреат многих премий, известный как модернизатор современной литовской поэзии. Первый поэтический сборник «Следы» вышел в 1968 году. Сборник «Восстановление Вавилона» (1994) считается книгой, которая произвела переворот в современной литовской поэзии. Геду многие считают крупнейшим литовским поэтом-авангардистом.
Переводчик – Анна Гальберштадт. Автор поэтических сборников Vilnius Diary, Transit и книг переводов поэзии «Айлин Майлз. Избранное избранное» и Эдварда Хирша «Ночной Огонь». Её стихи на английском и русском языках напечатаны в более чем сорока пяти литературных журналах. Она – автор переводов поэзии с литовского и русского на английский и с английского на русский язык. Стихи Гальберштадт были два раза номинированы на Pushcart Prize, она стала финалистом поэтических конкурсов трёх американских журналов, Анна получила International Merit Award международного поэтического конкурса Atlanta Review. В 2016 году Анна стала лауреатом журнала «Дети Ра» в категории «поэзия». В 2017 журнал Персона PLUS назвал её Переводчиком Года за перевод на русский поэмы Боба Дилана «Девчонка из Браунсвилля». Книга Vilnius Diary переведена на литовский и украинский языки. Она вошла в ТОP10 at Lt.15 – десять лучших книг, изданных в Литве в 2017 году.
СОН: ПОСПЕВШАЯ РЯБИНА
Рябина – красная – в осеннем свете.
Рыбы – из сна – их в сетках несут старухи.
Оромные и жёлтые, и такие хищные.
Стоит только зазеваться,
меня волнует, что означает рыба в присутствие Ничего.
Как часть всего, как отдельная единица.
Всё, что нас окружает, так похоже и так отличается.
Дерево от травы, трава от цветка.
Хоть душа вся та же и вечно то же тело.
За счёт разницы между ними и держатся
вместе они.
Отличие чего-то и общность.
Отношения между ними.
-----------------------------------------------------------
Ворон, маленький скворец, Христос, клюющий рябину, скворец или ворон –
распяты на красной рябине на краю поля.
Снег, такой зелёный перед наступлением зимы.
Скворец, превращающийся в осень.
Осень – в скворца.
Скворец, скворец – одним крылом в осени, другим уже тянется
к невидимому, дальнему миру.
К тому, что грядет.
Чтобы изменить – время года – и нас.
СТРАХ СПИЧКИ
Бросил курить, испугавшись, что
взорвётся: бабах! Несметное количество
крошечных светлячков, огненный демон,
без всяких границ, язык, не всегда ведь подсунешь
ротик из сложенных ладоней!
– Боюсь спички, даже одной!
Что уж там говорить о женщинах!
СТРАШНЕЙ, ЧЕМ В ТЮРЬМЕ
Образцы трагедии:
петух клюёт жемчуг,
красный, в полной уверенности,
что это червяк,
и никто ему ничего не докажет!
Ребёнок сжигает рубль,
пёс молоко лакает, –
куда бы сбежать от этой некрофилии?
Достаточно прикрыть глаза,
чтобы захотелось взвыть!
Чего уж там говорить о небе.
Антонас ЙОНИНАС в переводе с литовского Анны Гальберштадт
Антонас Йонинас – поэт и переводчик, родился в 1953 году в Вильнюсе. Автор тринадцати поэтических сборников. Антонас – лауреат множества наград и премий, в том числе Литовской Национальной премии Искусства и Культуры, премии Союза Писателей и других. В настоящее время он является президентом Союза Писателей Литвы и директором фестиваля «Поэтическая осень в Друскининкай».
ПОГРАНИЧНАЯ ЗОНА
Не следят ли за нами ещё
сломанные радары
не рассматривают ли наши следы на песке
давно немытые стёкла биноклей
льдины съёжились от холода, прячась в песке
на кого рычат там в ночи
уже ненужные служебные псы
опровергая какой-то из законов творения
мы согреваемся
отдаем своё тепло друг другу
твёрдые лучи ломаются о снежную корку
мы не успеем на паром
который нас переправит снова на большую землю
почему глаза у тебя такой синевы
или их сияние – симптом какой-то болезни
давай не станем тушить
неяркий свет
в этой комнате ночью
просыпаясь увижу тебя улыбающуюся во сне
с вздрагивающими ресницами
куда нам спешить некуда нам бежать
навсегда мы останемся тут
в пограничной зоне
не пугает меня тик так часов
всё равно мы – частицы в потоке времени
КАК ПИШЕТСЯ СТИХОТВОРЕНИЕ
Март, дерево ожидания
подтаявшие ветви
с взрывающимися воробьями
на бледных альпийских склонах
граффити весны
и нетерпенье зимы
ладонью выстукивающей ритм
по кромке плоского,
как стол, пейзажа
апрель, месяц сожалений
дерево тоски и раскаяния
галки, как чёрные флюгеры
тысячи флюгеров, одинаковых
железнодорожных птиц,
прикованных к запылённым тополям
и май, дерево неисполненных желаний
покрытое мелкими цветочками предательств
меж мозолистых корней
красуются важные павлины
божественные кони с ядовитым опереньем
одной рукой держу я арфу мира
а другой провожу по медным струнам сосен
мои корни говорят небу сосна
и иголок коготками робко
царапают землю