От автора
С 2017 года в «Эмигрантской лире» ежеквартально появляются мои эссе, специально сочинённые для раздела «Творческий портрет». Все они (за двумя исключениями – об ориентализме Иосифа Бродского и о Вагриче «Бахе» Бахчаняне) написаны о живых, чаще всего хорошо, лично знакомых мне поэтах. В дальнейшем, героями этих работ они прочитаны и, как правило, ими прокомментированы. Это эссе умерший Вадим Жук ни прочитать, ни слова доброго сказать, по естественной причине, не сможет. Я задумывал его при жизни Вадима, предполагая сделать такой своего рода сюрприз – к моему удивлению, о его литературном творчестве совсем немного написано и опубликовано. Можете представить: 17 марта в эссе было внесено последнее предложение, а 20 марта Вадим Жук скоропостижно скончался вдали от дома, на кинофестивале в Суздале.
Мудрец, ироник и трагик одновременно, Жук ушёл в стиле своих поэтических текстов: резко, внезапно выйдя на финал, оставив читателя с незабываемым ощущением, что с последней точкой всё не кончается. Да, он ведь никуда и не уходил – Вадим Жук теперь навсегда с нами.
Редко у кого так часто:
рождение трагедии из смеховой культуры
сегодняшнего средневековья –
о этот юнг, о эта ницше! –
какая мощь перевоплощения
Владимир Гандельсман [1]
Конечно, я всю жизнь своими сатирическими капустниками старался говорить правду,
смешную правду.
Но я всё равно чувствую какую-то непонятную мне самому вину.
Вадим Жук [2]
«Ты спрашиваешь меня, что я хотел бы сделать и чего бы я не стал делать.
Я тебе скажу, что я делать буду и чего не буду. Я не буду служить тому,
во что я больше не верю, даже если это называется моим домом, родиной
или церковью. Но я буду стараться выразить себя в той или иной форме жизни
или искусства так полно и свободно, как могу, защищаясь лишь тем оружием,
которое считаю для себя возможным, – молчанием, изгнанием и хитроумием».
Джеймс Джойс [3]
Едва начав писать о Вадиме Жуке, в первой же этой строке я осознал, что эссе о нём выйдет противоположным по знаку тому эссе, которое было написано в 2021 году об Александре Кушнере[4]. Тогда мной было отмечено, что философическая поэзия Кушнера общепринято рассматривается, как конвенционально лирическая, с лирическим героем, предавшимся меланхолии, и с хандрой, подобной «аглицкому сплину», что совсем не так – у Кушнера всегда есть место и подвигу веселья, и оде к радости.
В поэтике же Жука (аллитеративное «ж», похоже, будет многажды в этих заметках встречаться, раз уж фамилия так жжёт!), по природе своей иронической, как он сам утверждает – от «сатирических капустников», отчётливы интонации трагедии. Причём не только в известном её вселенском формате, но и в ежедневном, а то и поминутном экзистенциально-сущностном изводе.
Как утверждает Жук, уже много лет подряд он сочиняет с удовольствием по одному-два стихотворения в сутки. Это напоминает о взятых на себя Дмитрием Александровичем Приговым обязательствах написать 20 тысяч концептуальных стихотворений нетто, а когда сей рубеж оказался героически перейдён, Приговым были взяты повышенные обязательства с рекордными 30 тысячами брутто. Однако Жук – другая история: своих текстов он поштучно не считает и скрупулёзный их бухгалтерский учёт не является самоцелью. Здесь, что называется, муза напела/нашептала – и одной из задач этих заметок будет понять, что или кого под музой Вадима Жука иметь в виду. Не о том речь, какая из девяти муз имеет близкие, доверительные отношения с поэтом, а что или кто за этим безличным определением – муза – в его случае стоит?
Практически каждый текст Жука – о главном и важном. В нём то, что Бродский называл «величием замысла», прочитывается сразу, ощущается мгновенно и ведёт к последним строкам так стремительно, что финал, чаще всего ёрнический, неадекватный прежде сказанному, как в частушках скоморохов, ударяет читателя наотмашь, и эта боль запоминается надолго.
... Прощай, любовь, прощай! Наобнимались, Недолго длилось это болеро. Не выпала ни милость и ни малость, А выпало привычное зеро. Мир сделался угрюмым до зевоты, Не склонен к ласке, новый и пустой. А мы с тобой последние две шпроты В огромной банке черно-золотой.[5]
Вадим Жук родился в Ленинграде, окончил театроведческий факультет ЛГИТМиКа[6]. В Википедии его биография прописана до 2020 года, и по ней можно судить о двух основных направлениях в его творчестве, параллельных и, как в геометрии Лобачевского, пересекающихся: поэтическое/сценарное и сценическое.
Как в одном, так и в другом он блестяще себя представляет. В театре и кино – актер, режиссер, сценарист фильмов и мультфильмов/анимации (реанимации, как остроумно и чёрноюморно отмечает Жук) и автор к ним песен; автор пьес, либретто, радиопередач, капустников; ведущий фестивалей, премий, церемоний, юбилейных вечеров. Коль резко перейти на личности, выстроив ряд из имён собственных, с которыми связан в творческой жизни Вадим Жук, то можно позавидовать: Михаил Жванецкий, Александр Журбин и Максим Дунаевский, Александр Сокуров и Владимир Хотиненко, Сергей Никитин и Юлий Ким, Владимир Войнович, Фазиль Искандер и Григорий Горин...
Спектакли его ленинградского-петербургского театра-студии «Четвёртая стена», где Жук был единственным автором и художественным руководителем, шли неизменно с аншлагами и демонстрировались по Центральному телевидению. Список можно легко продолжить, благо Википедия под рукой, а в ней аж 17 строк с перечислением заслуг Жука в театре, кино, на ТВ и в концертах – по типу не столько семнадцати мгновений весны, сколь 17-ти граф в трудовой книжке времен СССР.
Строк, связанных с литературой, всего три. Довеском к тем семнадцати они ничуть не выглядят, поскольку в поэтике Вадим Жук и актёр, и режиссёр, и суфлёр, и сценарист, и чтец, и жнец, и капельмейстер.
ЕЩЁ ВОПРОСЫ Петруше Гринёву до виселицы двадцать саженей, Чтобы оттолкнуть разбойничью руку. И спасти честь русского дворянства. Петя Ростов влетит в седло одним движением Встретит молчаливую пулю-суку. И двери рая ему с удивлением отворятся. Родя Раскольников пройдёт своих семьсот тридцать Шагов… Чтобы что? Чтобы что, Родя? На что нас хватит? Нам-то, Господи, читая родные страницы – Кому на Руси и что делать?! Кого виноватить?
Его роль в современной русской поэзии настолько уникальна, что не сразу подберёшь ей место, при том, что это вполне классические по интонации, силлабо-тонические тексты, просодически знакомые, даже комфортные искушённому читателю; без заметных формалистических изысков и, в основном, без влияния как авангардистских практик, отрицающих традицию, так и модернистких/постмодернистских нарративов, эту вездесущую традицию подчёркивающих.
Они без труда читаются, в них нет усложняющих дикцию стиха анжамбеманов, нет перенасыщенных подтекстами постмодернистских квазицитат и витиевато построенных метафорических рядов вдоль удлинённой строки – скорей, они соответствуют в немалой степени представлению о поэзии «парижской школы», как это выразил Георгий Адамович: «Если поэзию нельзя сделать из материала элементарного, из "да" и "нет", из "белого" и "черного", из "стола" и "стула", без каких-либо украшений, то Бог с ней, обойдемся без поэзии!»[7]
Причём, гениальная эта простота с годами проявляется в стихосложении у Жука всё чётче, будто стараясь соответствовать известному наблюдению Владимира Набокова в «Машеньке»: «Как большинство стареющих поэтов, он был склонен к простой человеческой логике».
* * * Чтоб тебя в поэты приняли, А не посылали «на», Маловато будет имени Биография нужна. Жизнью не жил я несытою, Не сидел за анашу, Я практически небитое Рыло чистое ношу. Я стишки кропаю складные, Мату мерзостному чужд. Не несу с собой в парадные Надвигающихся нужд. Где уменье пить до одури? Где в чужбину чемодан? Где объятия на Одере, А за ними Магадан? Я ни разу не повесился, Писем кровью не писал. Не искал меня по лестницам Весь лубянский персонал. И не топал я подошвами На больших секретарей. Нет детей за мною брошенных. Ну, еврей. Так все еврей. Не насыпал жизни чёртушка, Ангел жизни не сваял. Так – две даты через чёрточку Биография твоя.
То, что можно сказать определённо: поэзия Жука расширяет, продлевает и развивает его биографию, впитывает из неё различные жизненные обстоятельства, знаковые факты и артикулированные артефакты, отражает не столько воображаемый для автора, сколько его реальный опыт – и сын ошибок трудных, и мощный импульс для вдохновения.
Внешний мир красочен, многолик, бесподобен – и когда ты открыт ему, чуток к его, в духе оксюморона, постоянным изменениям, и, как в алеаторике, можешь проецировать вовнутрь себя внешние раздражители, способен присоединять их к собственному голосу-камертону, то с таким пожизненным даром надо что-то делать.
Допустим, писать стихи.
Алеаторные способности, обусловленные воздействием случайных факторов, описаны не только в научных, но и в поэтических трудах, по типу ставшего классическим патерна – «когда б вы знали из какого сора / растут стихи, не ведая стыда...». Речь здесь не о реализме, предметом интереса которого, якобы, являются реалии, простите, реального мира и действия окружающей нас действительности. Здесь о способности из всего внешнего, из бытования и мечты, из субъективно-эмпирического и надмирно-духовного выискивать то, что соответствовало бы внутренней экзистенциальной сути, сумев это выразить, условно говоря, на бумаге.
... Ты покидаешь постель, ты садишься на карусель, Ты выбрал лошадку с чёрным пятном на груди, Из тебя дождём сыпется нонпарель, И лошадь без всадника кружится впереди. Цыганка гадает безруким по правой руке, Тренер отрабатывает с безногим штрафной удар, Кончается концерт в Красном уголке, Юбиляр получает в подарок самовар. Всадник без головы скачет и смердит, На свалке собрались книги и выбирают вождя, Теперь, когда ничего не осталось впереди, Я готов к участи держащего полку гвоздя. Ничего не случится в ближайшие минут и лет, Умерли Юлий и Август. Отравлен император Апрель. Остаётся ждать пока окончательно выключат свет И сама остановится карусель.
Для классического поэта-медиума такое вполне под силу. С вышестоящим внешним поэт этого типа состоит в близких и прямолинейных отношениях, выстраивая доверительную, не противоречивую внутри себя связь. Если в обществе базис и надстройка поддержат медиума на некоем историческом пути, а рейтинг его общественно-культурной значимости будет расти, то впору говорить о пророке, способном вещать в духе профетических строк Лермонтова, написанных в 1830 году: «Настанет год, России чёрный год, / Когда царей корона упадёт», либо в мессианском, почти угрожающем тоне, как у Маяковского: «Я к вам приду в коммунистическое далёко», а то и эсхатологических строк Александра Введенского (о Велимире Хлебникове и говорить не стоит): «Звезды злые старухи / качают дней колыбель».
Однако есть (по крайней мере, должен быть – тот же обэриут А. Введенский!) медиум другого типа. Его отношения с иными мирами могут быть нестабильны и противоречивы. Для такого медиума имманентность отношений, проявление высшего в материальном мире, явления божественного в стихах и пророчествах полны метаморфоз, парадоксов и запредельных символов. Классическая медиумическая модель внутри таких отношений теряет свои прочность и фокус, так что медиум иного типа от такой модели может вообще отказаться. Это приобретает специфический смысл в наше время, когда стали общим местом разговоры об утрате былого влияния поэзией, и о маргинальности её в AI-нынешнем мире.
* * * Так теряется имя и званье, Забывается племя и пол, Жизнь склоняется к существованью, Потихоньку выходит из пор, Чтоб замешкаться и не вернуться, Так не вяжется галстук. Так вдруг Раздражать начинает Меркуцио, Так внезапно из пляшущих рук Книга падает на одеяло. Так становится рифма бедней, Так вдруг утренний спор до скандала В пустоте социальных сетей. Но всего нетерпимей прозренья, Что всему в самом деле финал. Нескончаемые сожаленья, Что не сделал, не вышел, не стал. И сидит, как незримо ударенный По седой голове обушком. Говоря с синей рыбкой аквариумной Под водой, тет-а-тет, на ушко.
Медиум штрих – медиум другого типа – это пророк и трикстер одновременно. Такая двойственность позволяет проявлять себя, как медиуму-пророку, транслирующему невесть откуда поступающий сакральный голос при чудесном умении переводить услышанное на профанный людской язык; а с другой стороны, это помогло бы не сдерживать свою трикстерную природу, отдавшись игре случайностей и провокаций, подчёркивая ситуативность и внезапность в затягивающем имманентного субъекта в бахтинский круговорот вселенского карнавала.
В поэтическом тексте это означает тесное соседство значимого высказывания, многозначной сентенции, наполненной интуицией, мудростью и жизненным опытом, с симуляционной наивностью и дурашливостью, с нарочито беспорядочным набором поучений, клишированных символов и многозначительных цитат. Но совсем не так, как у Тимура Кибирова и Льва Рубинштейна[8], либо Евгения Лесина и Александра Габриэля: из знакомых мне современных поэтов в одной страте с Вадимом Жуком единственный, пожалуй, более-менее близкий – это поэт, режиссёр и сценарист Сергей Плотов.
В таком сочетании – пророк-трикстер – у медиума возникает иная роль: не столько ретранслятора, сколько некоего медиатора, который реагирует в процессе поэтического мышления и письма на нечто, проявляющее себя онтологически невероятно значимым. Такие отношения «изнутри вовне» раскрывают поэзию навстречу метафизическому, выстраивая дополнительные координаты, а значит придавая ей новый объём.
Возникает вопрос: чей же это сакральный голос, который пропускает сквозь себя медиум-трикстер? Приходит ли он извне, либо является продуктом коммуникаций внутри текста, результатом внутренних смысловых связей, вещающих теперь с противоположным знаком: изнутри – вовне, наружу?
Мы не найдём ответа в теории бикамерального разума американского психолога Джулиана Джейнса, о которой я писал в эссе, посвященном «гарикам» Игоря Губермана и самому поэту.[9] Не подскажет ответ и «лингвистический поворот» с его идеей о том, что это не мы говорим, а речь говорит нами, с нашей помощью приходит в этот мир (параллелен «иконический поворот», в котором утверждается, что образы проходят через нас, пользуют нас для своего физического появления в бытии).
Возможно, ответ даёт математик, астроном, открыватель законов движения планет Солнечной системы Иоганн Кеплер. Его цитирует лауреат Нобелевской премии по физике Вольфганг Паули, который не только первым опубликовал предположение о существовании нейтрино, но в известной переписке с психологом Карлом Юнгом затрагивал тему объединения коллективного психо с материей, глубинных корней внутреннего мира человека с внешним миром, что Юнг обозначал как unus mundus (единый мир), а Паули как психофизическую действительность единения. В одной из своих статей Паули цитирует Кеплера: «Все идеи или формальные понятия о гармонии заложены в существах, обладающих способностью рационального восприятия, а вовсе не приобретаются путём дискурсивных рассуждений. Они исходят из естественного инстинкта и являются врождёнными, как число лепестков в цветке яблони или ячеек в ее плоде».[10]
По Кеплеру, значимые идеи даны нам от рождения, а задача философа, учёного, поэта заключается в том, чтобы их вспомнить. Идеи, как цитаты и образы – внутри нас, и этот «внутренний голос», с которым медиум-трикстер вступает в диалог, и который ретранслирует вовне (а поскольку это – своё, от плоти и крови, то с известной долей скепсиса, самокритики и подтрунивания над собой) совсем не просто услышать, тем более передать его как можно ближе к оригиналу. На этом пути никак не помешает и момент отстранения, умение держать дистанцию с помощью комического действа, шутки и юмора; и остранения, явления в тексте странностей, характерных для трикстера или фольклорного персонажа.
Удивительным образом эффект остранения (по В. Шкловскому) с комедийным акцентом встречается у Вадима Жука даже в самых безысходных, жутких в своей оголённой правде стихотворениях.
* * * Когда задвигалось и загремело, И на столе запрыгал суп в кастрюле, Попрыгал, а потом упал, Игрушки сразу лица отвернули – Не их это игрушечное дело. Тогда он в шкаф залез. Он в нём лежал и спал. Потом проснулся, покричал, поплакал, Поел размякшую картошку с пола, И, взяв с собою синюю собаку, Вернулся в шкаф. Теперь его на свете нет. Среди истлевших пиджаков, подолов Когда-нибудь найдут его скелет. Нашедшие могли бы засмеяться – Скелет в шкафу! Никто не засмеётся. Достанут этот маленький скелет, Вцепившийся в бесцветную собаку, И вынесут на страшный белый свет. 30 июня 2022
Любопытно, что на мою просьбу провести литературный анализ этого текста, Chat GPT, напрягая свой искусственный интеллект, не прошёл мимо нас, из будущего, нашедших в шкафу детский скелет. Стихотворение катастрофическое и убийственное по своей сути, но для пророка-трикстера, и это AI отмечает особо, всегда есть место и повод для иронии – от себя добавлю: повод для притворства, сарказма, на грани глумления перед торжествующим Танатосом. Весь анализ Chat GPT приводить здесь не буду, но финальная его часть точна и лаконична, при этом AI не совсем понимает, за что страдает герой и кто он вообще, именуя его «человек (или существо)»:
Язык и стиль:
Язык стихотворения простой, без сложных метафор и эпитетов, но за этой простотой скрывается глубокий философский смысл. Его лаконичность усиливает ощущение одиночества и тоски, а также безысходности.
Тон и настроение:
Тон стихотворения скорее нейтральный, даже немного ироничный, но в нем ощущается скрытая тревога. Ирония усиливает эффект грусти и философии, подчеркивая цинизм жизни и смерти. В стихах нет трагедии, скорее, она воспринимается как нечто обыденное и неизбежное.
Заключение:
Стихотворение заставляет задуматься о том, как человек (или существо) изолируется от окружающего мира, о том, как одиночество и смерть становятся частью жизни. Описание смерти в контексте скелета, спрятанного в шкафу, может восприниматься как философская медитация о неизбежности конца и о том, как мы сталкиваемся с этим.
В том же «Дифирамбе» (в эпиграфе привожу оттуда фрагмент) Владимир Гандельсман делится своими впечатлениями от стихотворений Вадима Жука:
Мало у кого так много: страшного, абсурдного, зверского, непостижимого, ставшего такой реальностью, что и поверить невозможно – может быть, всё-таки театр сие и паяц истекает клюквенным соком? – и тогда: «Всё выдумки! Про горе, про любовь, Про смерть, про боль. Всё только хитрость грима»? – Нет, другой Гамлет подсказывает: «Сейчас идет другая драма».
В классической традиции творчество – это процесс создания прекрасного и совершенного; в (мета)модернизме творчество – постоянный и бесконечный поиск. Применительно к поэтике Вадима Жука проявляется ещё один вектор поиска, который не сразу просматривается и который едва увидел AI: возможность отстранённости от основного нарратива текста путём введения трикстерной составляющей; увеличение возможностей «бесконечного поиска» введением не только эстетической, но и этической координаты. Там, где, казалось бы, нет места юмору, даже чёрному, есть для трикстера возможность умножения модальностей. А уж если дикция текста соответствует пророческой, то внесение/внедрение высказывания с другим знаком поразительным образом раскрывает способность стихотворения полней реализоваться и глубже раскрыться. Надо сказать, что Вадим Жук делает это минимальными средствами. И делает это мастерски.
* * * Я продал всё, что можно, и купил Каюту на «Титанике». Запасшись Едой и виски, я писал и пил. А что проходит судно – остров Пасхи Или Гренландию, я думать не хотел; Поэма двигалась к концу. Беруши Хранили слух от лишних впечатлений, Давая волю творческой мечте. Не слышал я – Спасите Наши Души, Ни стука в дверь. Я в сад входил осенний, Где груши тяжелили ветки. Видел Очами сердца белый зимний дол С горошинами всадников. В обиде На автора не покидали стол Зачёркнутые черновые строки И прятался в чернильнице глагол, Отвергнутый, поникший, одинокий ... Я кончил труд. Опорожнил стакан. Тогда, грозя разбить на брызги строчку, В окно каюты прыгнул океан. Но я уже успел поставить точку!
[1] В. Гандельсман. Дифирамб. Стихотворение. – «Новый Журнал», № 313, 2023. – URL: https://magazines.gorky.media/nj/2023/313/difiramb.html
[2] Интервью вместе с Т. Вольтской, радио Свобода. – URL: https://www.svoboda.org/a/dumayte-pro-voynu-stihi-tatjyany-voljtskoy-i-vadima-zhuka/32139377.html
[3] Джеймс Джойс. Портрет художника в юности (перевод М.П. Богословской-Бобровой). – URL: https://www.litres.ru/book/dzheyms-dzhoys/portret-hudozhnika-v-unosti-18534964/citata/4137c6b767d111e782dd0025905a0666/
[4] Г. Кацов. «…Весело сидеть за письменным столом…». О радостной поэтике Александра Кушнера. – «Эмигрантская лира», №2 (30), 2020. – URL: https://emlira.com/2-30-2020/gennadiy-kacov/veselo-sidet-za-pismennym-stolom
[5] Здесь и далее – стихотворения Вадима Жука последнего времени, цитируемые из его фейсбук-страницы.
[6] Российский государственный институт сценических искусств. – Прим. ред.
[7] Г. Адамович, глава «Невозможность поэзии» в книге «Комментарии». Избранные эссе 1950-х годов. – Вашингтон, 1967.
[8] Не буду детально останавливаться – подробней об этой поэтике в эссе Г. Кацов. Сумма поэтических технологий. В юбилейном году Льва Рубинштейна. – «Эмигрантская лира», №1 (37), 2022. – URL: https://emlira.com/1-37-2022/gennadiy-kacov/summa-poeticheskikh-tekhnologiy
[9] Г. Кацов. Производные от волшебства. Об Игоре Губермане и его «гариках». – «Эмигрантская лира», №1 (41). 2023 – URL: https://emlira.com/1-41-2023/gennadiy-kacov/proizvodnye-ot-volshebstva
[10] В. Паули. Влияние архетипических представлений на формирование естественнонаучных теорий у Кеплера. – В сборнике статей «Физические очерки», из-во «Наука», М: 1975. – URL: https://astro-cabinet.ru/library/Kepler/Kepler_Pauli.htm